МОЙ УГОЛОК ВСЕЛЕННОЙ


Добро пожаловать!




Меню сайта
Категории раздела
Мои статьи [4]
Умные мысли [12]
Высказывания, выдержки, прочее
Стихи [13]
Юмор [4]
Короткие рассказы известных авторов
Стихи моих родных [2]
Здесь размещены стихи, написанные моими родственниками.
Любимые фильмы [1]
В этом разделе размещены мои любимые фильмы
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 468
Block title
Total users: 111 Всего: 111 Новых за месяц: 0 Новых за неделю: 0 Новых вчера: 0 Новых сегодня: 0 Из них: Пользователей 74 Проверенных: 4 Модераторов: 2 Админов: 1 Из них: Парней: 68 Девушек: 33
Главная » Статьи » Стихи

Стихи Лилии Лебедевой

Лилия Лебедева

Полифонический надрыв!
И утро всходит еле жИво,
не трелью – дрелью перья взбив
моей подушки снежнокрылой.

Срывают форточку с петЕль
автоколонок барабаны.
Но первой скрипкой сверлит дрель
дыру в чувствительной мембране.

Собачий хор! Собака-лифт
считает "чартерные" рейсы!
Моей гитары хищный гриф
уже музЫкою объелся!

Лечу в спасительный альков,
от какофонии, что саднит,
туда, в беззвучие шагов,
где мысль нема, как медный всадник.

***

Объясните ей, ему -
тем, в которых нет понятья
по какому "почему?"
так изволю поступать я!

КтО-нибудь - не кто-нибудь!
"Кто-нибудь" далек от сути,
чтобы видеть эту суть
в глубине душевной смуты.

Есть ли где парламентер,
адвокат иль поручитель -
обяснить причинный вздор
моих следственных событий?

Отделить второе "я"?
Ту, другую половину,
где живет Любовь моя -
изначальная причина?

Где исток, отнюдь, не зла,
не удар, не крик, не ярость.
Где не пьяная слеза
провоцирует на жалость.

Я - смутьян степенных поз?
Корчеватель дум и страсти?
Мне бы спать, как Им далось
в безлюбовном тихом счастье!

***

У любой развалины
без мирового звания,
но с давним замесом,
есть то, что называется
«генетическим» интересом,
состоящем из завитка
индивидуальной архитектурной ДНК.
Прячется она боязливо
в зарослях лопуха и крапивы,
Оборотень, потерявший тень.
Так развалина потеряла очертания стен
и своего назначения.
Безнадежна. Не поддается лечению.
Да, это – не Пирамиды,
которые с полюсов видно
и с созвездия Ориона!
Это - другая, русская зона
с «отеческим» отношением ко всякой старости.
Лучше подкармливать заросли
для коррекции мелководных зрачков.
Я пока не ношу очков,
но, при слабом зрении даже,
развалина живее без макияжа.
Она – живая, и я живу,
пока не кончится наше рандеву.

***

Отживший день,
вместивший столькой жизней! -
бесславен для одних,
а для других велик.
Из тишины пришел
и к тишине приник,
минуя горизонт,
подчеркнуто-капризный.

Ни слез, ни слов,
так свойственных потере.
Под наволочкой сна -
обыденности пух.
Нет в явленности дня
предположений двух.
Закон природы строг,
а наша сила - в вере!

Сглотни же стон,
истерзанное эго,
когда от черных птиц
ослепнут облака!
И не растопит боль,
безудержно-горька,
ни мертвенности лба,
ни холодности неба...

И я - в закат,
в преддверие рассвета -
по твердости кремнЯ,
по пластике корней...
В отсутствие меня
пусть будет чуть темней -
я завтра принесу с собой
побольше света!

***

Хотелось жизни, достойной кисти!
Любви хотелось, в пример векам!
Чего ж плохого в такой корысти -
свой век не тратить по пустякам?
Лукавый пастырь - предположенье,
и кто заметит обманный жест?
Вдруг жизнь меняет свое движенье,
взвалив на плечи тяжелый крест.

Не тот учитель, не тот блюститель -
и ход событий, как снега ком.
И тот билет был не тот, учтите!
И понедельник стал судным днем.
О, Боже правый! Кто - врозь, кто - парой,
грозят расправой судьбе своей.
Но, попривыкнув к одежде старой,
уже не в силах расстаться с ней.

Хотелось жизни, достойной кисти?!
Любви хотелось, в пример векам?!
Не доверяясь высокой мысли,
мир на ошибках гнездится сам!
Лукавый пастырь - предположенье.
И интуиций неясен свет.
И жизнь меняет свое движенье,
и в безнадежность уводит след.

***

Не люби мою дурную,
неприкрашенную грусть.
Не тебя - себя ревную,
скул выцеживая хруст.
Свое право на пол-мира -
не моей утехе честь!
И надтреснутая лира -
огневой гордыне месть!

Не люби свое терпенье,
что вымаливаю вкрик.
Светел лик благодаренья,
униженья темен лик.
Ком протискиваю в горле,
будто смерть. А все жива!
Перемалывают горе
полушарий жернова.

Не люби во мне чужое,
непредвиденное зло.
Было б счастЬе большое,
да несчастье помогло.
У ворот земного рая,
стиснув голову сижу.
Ну зачем, любви желая,
нелюбви твоей прошу?

***

И открылось в тучах ущелье.
И подали небесного чаю.
Я в себе благодать ощущаю,
как снимающую похмелье.

И подали туманного творогу
со сметанною свежестью утра.
Против вируса Кама-сутры
очень действенно и недорого.

И подали ягоду красную
на десертной ложке рассвета,
чтобы пресная жизнь эта
оказалась на вкус прекрасною.

***

Уйти от всего и от всех, но одной
под лунную гриву –
я знаю. Такое бывало со мной,
ведь память болтлива.

Я слышала свой оглушительный пульс
по краю дороги.
Желейного страха отчетливый вкус
стреноживал ноги.

Так было. С опушки горячего дня
хотелось умчаться
в холодные струи ночного огня
и не возвращаться!

Забыться, завыться на хвойном плече,
на иглах боязни.
И быть, наконец, сиротливо-ничьей,
ни с кем не согласной!

Но я б усомнилась в отваге своей
уйти в неживое,
где метят следы серебристых коней
жнивье гробовое.

Где клацают гулко капканы оград,
охотясь за тенью
твоей, еще теплой, мятущейся над
посмертной постелью.

По-разному нас исповедует ночь
в едином подлунье,
пытаясь понять и желая помочь
стреножить безумье.

***

Теперь иди, не как знаешь.
Теперь смотри, как на пламя.
Теперь дыши, не как раньше.
Теперь забудь, что ты - память.
Теперь звезда - не в колодце.
Теперь ступень - не из снега.
Теперь светло не от солнца.
Теперь тепло не от бега.
Теперь над тайностью "библий",
теперь в обители Веры
тебе не нужен Вергилий,
ведь ты - единственно, Первый!

***

Никакой косметики!
Серые буклетики
про мою страну.
Выцветшие фантики
молодой романтики
в сожаленье мну.
Никакой эстетики!
Сплю с собой валетиком
в шерстяных носках.
Мерю мир квартирою,
тешу руку гирею,
обольщаю в снах.
Никакой патетики!
Чайные пакетики,
стыдные долги.
Времена пещерные,
и соседи нервные -
даже не враги

***

А куража и страсти нет!
Одни, чуть видные, извивы.
Как будто колоннада лет
подножью вес свой объявила.
И вес, и плотный дождь колонн,
и очевидность этой сети...
Молчат колонны в унисон,
приговоренные к ответу.
Кураж и страсть? Да, полно уж,
ловить азарт в игорном доме,
ловиться нервами за чушь,
дрожать над памятью в альбоме!
Одной души извечный иск
Верховной Правящей Фигуре
"услышь, ответствуй, подпишись
молниевидной сигнатурой!"
достоин быть. Не просто ли
в три обращенья заключиться?
В три точки над прямыми "I",
но в каждой Троица троится.
Лежи без лампы, в темноте,
в грозой окутанном жилище.
Земле ты нужен как рантье,
а небу - как последний нищий
без куража, без кутежа,
без грабежа и счета в банке.
Взгляни в окно - как хороша
лазури черная изнанка!
В зигзагах, брызжущих огнем,
как в озаренье светом мысли,
летит песчинкою твой дом
к водовороту бездн и высей,
в кураж и страсть стихийных драм,
в экстаз божественной природы,
открытой всем семи ветрам
разбушевавшейся Свободы!

***

Опять - "Ирония судьбы...",
гирлянды, свечи, мандарины...
Столкнутся дня и ночи лбы.
Утонет veritas in vino.

Двенадцать! Мыслей - фейерверк!
Сверхчувств - пороховая бочка!
Разбился всмятку прошлый век.
Над "золотым" хлопочет квочка.

От нетерпения дрожим
и тянем руки вожделенно.
Там, в золотой скорлупке жизнь
с желточком счастья непременно!

Все - ерунда! Теракты, счет
за коммунальное бесчинство...
Новорожденный зреет плод
в пернатой ласке материнства!

Прозрачно-свЕтлы небеса
за темно-звездной задергушкой!
Вершат полеты чудеса.
Палят безвредные хлопушки.

И мы - не в путах бытия,
а в серпантинной паутине,
свои пророчества творя,
снимаем шкурку с мандарина.

***

Жестко об особенностях национальной философии

Когда поднимаешься на цыпочки - заглянуть повыше,
а потом опускаешься пятками прямо на Ницше
или Фейербаха с концом классической философии -
отодвигаешь тарелку с отварным картофелем
и жрешь, как поп по скоромным постам,
запивая водкой, начиная со "ста"
и заканчивая своим рылом на блюде!
Говорят, надо жить "как люди".
"Ничто человеческое..." - это по Теренцию.
Можно, пятками - и на его сентенцию
и на выкладки всякого рода
утоптанного пятками народа.

***

Гончар, создатель Бытия,
ваятель "ляпов" и шедевров,
какой в итоге буду я
в орнаментальной вязи нервов?

Обожжена в горниле чувств,
сокрыта в истине глазурью.
Ценна ль в важнейшем из искусств,
творящем "морты" из "натюры"?

Оставь "сырым" сосуд души,
запечатленным вполовину!
На память только подпиши
"Горшок. Сего числа. Из глины."

***

Новогодний эпатаж!
Золотая лихорадка!
Устранилось время-страж
от ведения порядка.

Растаможены Врата
узаконенной Системы.
Приземлилась Высота
с обитателями всеми.

Парки, фижмы, кружева,
латы, рубища, мундиры...
Блеск и мерзость естества
человеческого мира.

Елки бешено ценнЫ!
Фейерверковые вспышки
освещают для страны
нефтяные чьи-то вышки!

Не насмешка ли над тем,
кто в ничтожестве лимита
у подножья перемен
чинит старое корыто?!

Кто, наталкиваясь лбом
на витринные кристаллы,
видит в облике своем
непричастность к карнавалу,

непричастность к суете,
к новогодней распродаже.
к недоступной Высоте
золотого эпатажа!

***

Диоген

Философ затхл, взойдя из бочки
в предел живого естества.
Венера выпучила щечки -
бутоны цвета божества.
Философ потянулся хрустко,
чеснул занозистый свой зад,
в неловкой емкости Прокруста
познав все доски под и над.
Сквозь щели путались в вериги
его догадки о звездАх.
Феб-Аполлон стоял в квадриге
и Солнце вез на лошадях,
как бочку с утренним удоем:
всем - по лучу, всем - по плечу...
Но киник в нищенстве убогом
производил одну мочу,
и, правда, мысли о высоком
за частоколом в обручах,
мечтая, все же, каждым боком
о мягком ложе при свечах.

***

Плыли лилии светил
в темной заводи Вселенной.
Мир земной за ними плыл
косяками поколений.
В бесконечности парсек,
в мимолетности явленья
плыл за ними Человек,
движим жаждой искупленья.
Легковесностью душа
без наук взлетала в бездны,
воскрешая и дыша
всей динамикой небесной.
Оставляя тень грехов
на плацу родной планеты
откровением стихов
ввысь плывущего Поэта.

***

Вцепились ветви в облака,
и корни обнажились.
Вы видели, деревья как
осенней стаей взвИлись?
Вот так, недвижные, они
осмелились однажды
избегнуть милости весны,
когда летает каждый!

***
Ты не верь ни гадалкам, ни снам.
Им бы в узел завязывать ветер!
Каждый пусть догадается сам
о своем судьбоносном секрете.
Пусть нежданно сорвется она,
та звезда, о какой не мечталось,
дама "пик", незнакомец из сна -
предугаданная случайность.

***
Вдруг окунет в святых святая?!
Какой сюрприз -
узнать в себе, что та, что та я
еще на "бис"!
В синь ожидаемого часа,
в любви предел,
в прицел губительного Спаса
с колчаном стрел!

***

На палитре моего поля
охра вышла из-под контроля.
Будто разом лишившись пут,
лютик лют!

Вытесняют подобья солнца
ярких менее колокольцев.
Сбился в кучку на худсовет
фиолет.

Тут же клевер - росточком ниже,
но к "высоким" особам ближе.
Подпевая кругу истцов,
стал пунцов.

Как положено, где богема,
возникает блондинок тема.
Малочислен пока "вьюнок"
длинных ног.

На повестке кичливых масок
поведенье отдельных красок.
Перевес "некультурных" форм
выше норм!

И зачем, уступая чвансту,
равномерно делить пространство?
Знает то, как плести венец,
лишь Творец!

***

Сэконд... Дешевка!
Бремя значка!
Очень неловко
без ярлычка.

Как без футляра,
скрипка - утиль!
Рыба - не в кляре?!
Кура - не гриль?!

Гневность понятна -
разве ЕДА?
Куре - курятня,
рыбе - вода.

Всякой скорлупке -
по "фаберже"!
По душегубке -
всякой душе!

***

Зачем казню? Зачем увечу?
Над оскорбленьями корплю?
Затем, чтобы убить при встрече
свое "люблю"!

Трамбуя все былые плюсы
в артикуляцию печИ,
жгу в сумашествии, не в грусти,
твои ключи.

Такой чудовищный постскриптум,
такой обугленный венок
достоин быть заменой ритму
меж наших ног

и меж сердец с их диссонансом,
с несовпаденьем частоты,
с неоговоренным авансом
их чистоты.

И будет Бог с лицом прислуги
подглядывать из-за икон,
как, вспыхнув, умирает в мУке
его огонь.

***

Любовь? Любовь... Как горячо!
Как удивительно! Как ново
прикосновение к любови!
И надо думать ли о чем?

И надо думать ли, зачем
земля уходит в поцелуях?
И - колокольно - "алиллуйя"
на всем, во всем и надо всем?!!

И надо думать ли, когда
земля - обратно, псом приблудным?..
И сверху - колокольно-нудно,
отпевно пялится звезда.

***

Все о ней, о вопиющей л...и!
Без подобострастия и хвалы.
Без проклятий-окриков на
неизбежность черного дня.

Все - она! Исток Первых Уст!
средь песков - пылающий куст,
что возжен, но неопалим
в путанице огненных длин!

Кольцевой пустынностью лет
мир бредет, расходуя след,
в близости оазиса мук,
на уже прочитанный круг.

Замкнутость - не в плоскости, нет!
Замкнутость - сферический свет.
Замкнутость - вращенье петель,
взвешенных наличием тел,

взвешенных отсутствием тем,
кроме той, с табличкой "Эдем"
за спиной двоих, что ушли,
замкнутые цепью л...и!

***

Ева

Гулко посыпались яблоки на пол.
Время очнулось от мерности капель.
Утро втекло из проемов и трещин
неповторимости спелых черешен.
Луч потянулся соломкой лимонной
в сладкий ликер безмятежности сонной.
Пьет абрикосово-бархатный трепет
нежной груди, не встречая запрета...
Над пробужденьем качнется прохлада
яблочным искусом райского сада.

***


Пробужденное семя контраста
рвет кору с наслажденьем и мукой
невозможным смешением красок,
непонятным сцеплением звуков.

Среди холода, ветра и снега
расцветает уродливо-нежно
на окраине странного века
дисгармонии черный подснежник.

***

Отчаянность - колодцем каменным!
Четырехгранная окраина протянутости рук.
Пол-вдоха внутрь - и тут граница!
Шагов - раз, два. В счету не сбиться,
не заблудиться вдруг.
Там, наверху, предмет исканий -
квадратный лоскут синей ткани,
как стяг иных свобод.
Отживших больше, чем Живущих,
в раздумье отдаленно ждущих
отчаянья исход.

***

О, поэтическая нива!
О, муза, спящая на ней!
Склоняю я тебя блудливо
к игре безудержной моей:
изгиб - и я уплыл куда-то...
Ложбинка - обморок сквозь стон...

Я - не мужчина! Тряпка, вата!
Распашен или распашон
плугами всей моей плужнины,
какая в доме быть должна.
На поэтическом мужчине
пахать обязана жена!
Хомут изладит, упряжь, кнутец,
кольцо умело откует.
Поэт - он яростный безумец!
Он - бык - ноздрями в небосвод!
Да что мне муза? Мне бы больше!
Мне б - иностранный легион,
где этих муз, как хлебных крошек -
чуть надкусил - и сразу вон!
Перепахать, чтоб рук не пачкать,
в которых трепетно перо,
и гениален каждый пальчик,
лаская тяжкое ярмо.
Корм голубиный, мелочь, слякоть!
Перепахать, забить, забыть!
И над забвением поплакать
в конюшне, и по крупу бить:
«мой Буцефал! Мой конь крылатый,
а я – великий Александр!!!..."
Немытый, пьяный, бородатый
апоплексический удар!

***

Учу новый язык. Ломаю рифмы,
а они, как грифы, вздыбили гривы.
Им, которым не все равно,
дают не мясо, а зерно!
Знаете что, грифы?
Питание должно быть разнообразным:
сегодня - белым, а завтра красным,
как классовая борьба –
то - музыка, то - пальба!
Я совсем не боюсь
формировать свой вкус
из того, что не вылезает из горла,
но звучит гордо!
Из того, что не лезет в ум,
но, тем не менее, существует как бум
вокруг пирсинга и татуажа,
и всяческого там ажиотажа.
Я не против себя напичкать
сведениями и видением всего лично
для знания общественного довольства
и его прогрессирующего свойства.
У меня - долги по квартире,
а я латаю дыры,
из которых вытекает непонимание
своего организма.
Я ломаю рифмы классического звучания,
лущу андеграунд, округляю призмы
с одной целью:
выстроить две встречные пирамиды,
стыкующиеся вершинами,
как песочные часы,
в сердце с моим именем.

***

Были четки отпечатки.
Были смутны предсказанья.
Сети сузились в сетчатки,
а предлоги - в прикасанье.
Дивно "Сакура" струилась
и моим дышала слогом.
Я сегодня не влюбилась -
я беседовала с Богом!

***

А за калиткой лета - ...снег.
- Подуй на пальцы!
- Он так горяч... - Подуй сильней!
Брось улыбаться!
Тебе - ступать, тебе - идти
босой и голой!
- Мой страх мне, Господи, прости,
но я - готова!

А за калиткой лета - даль
бела от жара!
Я оттолкнулась от стыда
и побежала.
Не безболезненно, не зло,
но безрассудно.
Меня морозило и жгло.
ЧуднО и чУдно!

А за калиткой лета - ах!
Во многолетье:
не иней - пепел в волосах
и ветра плети.
Бегу, лечу ли над землей,
подобно птице.
Сама отпущена собой -
испепелиться!

***

Можно мне ненадолго
потерять чувство долга
и, оставив корыто,
полетать Маргаритой?
Можно, робкое «можно?»
потерять вместе с ложью
и со страхом износа,
и со знаком вопроса?
Можно мне оказаться
за печатью абзаца
и кармической доли,
и божественной воли?
Можно, в роли паяца
меж двух зол не метаться?
Не делиться во чреве
на Адама и Еву.
Не учить, не учиться.
Не мусолить страницы.
Не ссылаться на время.
Не бросать в землю семя.
Можно, память не множить,
Можно, долг уничтожить,
хоть на самую малость -
на минутную слабость?

***

О, Сотворенья Премьера!
Без помпы, оваций. Скромно.
Ева - воплощенное Эро.
Адам - воплощенное Порно.

* * *
Не вызываю на дуэль
не потому, что жалко трушу,
а потому, что метясь в цель,
я расстреляю свою душу.

* * *
Выцветает зеленое знамя лета
до цвета зимнего нейтралитета.
И мои волосы, по тому же сценарию,
скоро напомнят тебе Швейцарию.

Вот - дом, который построил Джек.
Вот - Джек, который его построил,
который на дом "положил" свой век,
который дома его не стоил.

* * *
Двое под фонарем -
просто, осенний штрих.
Лишнее уберем,
не потревожив их.

* * *
Безумное начало -
нежизненный сюжет.
Не мыслится финала,
и продолженья нет.

***

После, когда улягутся все звуки,
как листья в ожиданье снега
вокруг прозрачных тополей...
После, мы отдалимся друг от друга,
но о свидании на небе
договоримся на земле.

После, когда улягутся все страсти,
как бурей вспененные волны
на берегу найдут покой...
После, в далеких отголосках счастья
сольются два отдельных соло
над бесконечностью одной.

После, когда улягутся все мысли,
как неприкаянные ветры -
в ущелья лба, в долины глаз...
После, мы покорив земные выси,
оставим тем венки сонетов,
кто в жизни недопонял нас.

***

...И синь безмолвствует, рыжея на заре,
купаясь в аромате флер д,оранжа.
НемО опушки скромное каре
в пленении цветочного купажа.
Нем пруд, свежо заполнив твердь
горчащим духом сырости и ила.
Ничто не в состояньи дать ответ
на мой вопрос. О чем же я спросила?
Да! Вот о чем! Незнающих письма -
о назначеньи тридцатьтретьей буквы.
О прописной подсказке для ума,
как истине в изображенном звуке.
Все - азбука! Отцежен алфавит,
и дышит слово типографской краской.
Молчит природа. Ей давно претит
быть ежедневно пахнущей подсказкой.

***

Смешала краски непогода.
В безумстве снега и листвы
упрямо силится природа
от наготы сентябрь спасти.

Дорога бурая размыта,
и деревенские дома,
как будто, пуговки пришиты
по самым кромкам полотна.

Когда, как ни в таком контрасте
автО оценищь, как в кино?
Комфорта безусловной властью
мы избалованы давно.

Ресницы "дворников" взлетают,
сметая снежную тщету.
В салоне музыка играет,
а слышно - даже за версту!

И - вдруг! Заминка с сладкой неге,
как из перины - острый гвоздь!
Зеленый гробик на телеге
провозят мимо на погост.

Горбясь и глядя с укоризной,
старухи, бабы ли идут?
Тела, изношенные жизнью,
при жизни намечают Путь.

Пусть не читали умных книжек,
и, по неведенью, просты.
Их "рай" понятней им и ближе!
По вере - крестик и кресты!

Нам неугодна боль любая,
и тяготит чужой удел.
Но, разве, сердце отвергая,
мы отдаляем свой предел?

И разве не мостим дорогу
камнями собственных грехов?
Живем, предполагая Бога,
в границах сирых берегов?..

Скорблю я, освежив порою
холст, где смешались меж собой
с зеленой краской чье-то горе
и снег с печалью золотой.

***

Из ночи в ночь над смыслом дня
корпит моя цивилизация.
И от полетности ума
ослабевает гравитация.
Разведка жизнью, плоть и кровь –
как сон в подзвездном путешествии,
как час свободы от веков
в круговороте сумасшествия.
Там, среди мелочи секунд,
застрявших в циферблате ходиков,
оставил каждый, метя в грунт,
свои двенадцать «славных» подвигов.
Оставил свой роман с тщетой,
с необходимым осязанием…
Объятый светлой темнотой,
он осмысляет мироздание.

***

Скрипит окно, как старая калитка.
Часы – не время. Мерный, колкий ритм.
Бессмысленная, медленная пытка
в стенах ни в чем не виноватых зим.
И в них разнежен ты или растерзан
счастливым ожиданием, когда ж
придет развязка с выправкою ферзя
на черно-белый шахматный витраж?
Сума готова с воздухом отчизны.
Процежено, пропето, прочтено!
Зубами часового механизма
разжевано искомое зерно.
...И дверь скрипит, как высохший ошейник
в округлости привычной пустоты.
Жиреет лишь за нею «муравейник»,
разинув многочисленные рты
на каждый уголок земного торта,
творение безжалостно губя...
Но время, приближаясь к горизонту,
торопит жить для поисков себя.

***

Делить по нужности предметы -
не утомляй, не перечесть!
Двоим достаточно планеты,
той, на которой они есть!
Двоим достаточно друг друга
на фоне людной пустоты.
Не навреди своей услугой
в них соответствие найти.

Подумать, в обществе нервозность,
как мышь - на лежбище слонов!
Двоим не надобны прогнозы
про скоротечную любовь!
Их не пугают предсказанья
увидеть Адовы Врата.
Им - что изгнанье, что признанье,
что вся земная суета!

Всегда кому-то не в угоду
соединение двоих.
Ведь луч неведомой природы
невольно обнажает их.
И возмущенная ничтожность
сама и судит, и казнит,
как будто Богову оплошность
Ему не может извинить!

***

Была река. Плыла река.
Спешила от истока к морю.
Ей вслед махали берега,
и провожали взглядом горы.

У были - полноводный бег,
таящий на пути измену:
пришел на реку человек
и перерезал эту вену.

***

ОН на колени ставит мир
пред исключительностью веры.
ЕГО религия - кумир!
ОН - ослепленный поводырь,
сам воздвигающий барьеры!

Но не понять мне тех речей,
что, пузырясь, с шипеньем льются.
В другой живительный ручей
с игрою свободною лучей
я окуну ладоней блюдце.

Там многолико чуден Бог!
Пронзен Тибет его дыханьем.
Там жив художник и пророк,
шагнув за бренности порог
в огня и темперы слиянье.

Там флорентийские мазки
поют библейские сюжеты
и также к вечности близки,
как погруженные в пески
жрецов вселенские секреты.

Я к Розе Мира прикоснусь,
минуя ложе фанатизма.
Ждет с вожделением Прокруст
"несформированный" мой вкус,
а я, должно быть, так капризна!

Но след словесных нечистот,
и бред ученейшего фарса
я смою. Бог меня спасет
от инквизиторских острот.
А на костер идти согласна!

***

Стихло западное покашливанье.
Проглотило небо язык,
тишину по столу выкрашивая
алфавитом священных книг.
Я клонюсь над этим сокровищем
в благодарной позе чтеца.
Кто сейчас над страницей, кто еще
постигает путь мудреца?

***

В поисках оптимизма
можно дойти до маразма.
В скрежете механизма
слышать тоны оргазма.
И побелевшую в горе
видеть "вдовой" Легара.
Но если людей двое -
это не значит "пара".

***

Я - под присмотром исключительной лени.
И на работу, как на пыль - аллергия!
Сомкнулись в небо уходящие стены.
В подобной роскоши предвижу стихи я!
В подобной прелести я неуловима.
Душе податливы бетонные груды.
Пусть пред тобой одна моя половина,
не доставай меня немытой посудой!

Уже проклюнулась неловкая строчка
и полетела, окрыленная рифмой.
На том конце желанья сосредоточься -
мы повстречаемся в слиянии ритмов!
Мы наплюем на все условные знаки,
перемещаясь по путям беззаконья.
Доверься мне, совсем не юной Собаке,
Собаке, с грамотой любви незнакомой!

Кто за Чертой, тому уже не опасна
Любви с Поэзией смертельная доза!
И если мы с таким вердиктом согласны,
поделим надвое флакончик "наркоза".
Инакомыслие, инакодвиженье!
Непостижимая инакостихия!
Мы жили мертвыми, умрем в день рожденья!
...Гора посуды... Да писала ль стихи я?

***

Бог решил:
пусть живут, размножаются, любят
эти люди.
Обобщил и оставил.
Ну что с ними будет?
Это - люди!
Мне подобны:
мудры и исполнены чуда!
Что же люди?
А они, не поняв о себе и пол-строчки,
ставят точку.

***  

Мне - ангина. Ангине - я.
Перекресток немых желаний.
Я корпела, ее творя
в подворотнях ночных гуляний.
Сумасбродство! Но только вброд
мерить холод продрогшим парам.
Гиблый город, он жалко-горд,
чтоб ютиться по мелким барам!
Хворь таилась в ловушках губ,
вожделенно ласкала плечи.
Лоб наморща, давился пруд
горьковатой фонарной желчью.
Он в присутствии - судия,
чуть предвзятый, чуть отрешенный,
чуть плеснувший волной в меня
боли в горлo умалишенной.

***

Было жарко, да стало холоднo...
Позывные возраста или голода?
Периферии сосудов или безденежья?
Состояние хрупкое и нежное,
если все разом,
плюс  обкрадывающий ум маразм,
когда не помнишь, сколько в тебе лет:
уже - хватит или еще – нет?
И надо ли перекладывать в себя пустоту холодильника,
равноценную полноте будильника
с таким количеством секунд,
что перед ними вытягиваешься во фрунт?
А они сыплются на тебя, как дождь на горку,
превращаясь в ледяную корку…

***

- Поведай в двух словах
причуду вольнодумства.
- Пульсирует в висках
осеннее безумство!
И синь позлащена,
и ждет земля Покрова,
и мысль уже грешна,
еще не зная слова.

Дробится, Боже мой,
стереотип приличья!
И ангел за спиной
безмолвствует тактично.
Разлиты не дожди
под корни и на кожу.
От пламенной воды
качает мир и множит.

Поведать в двух словах?
Возможно ли такое?
Я закружусь в ветвях
и поперхнусь листвою.
Сказать - что умереть(!),
на миг придя в сознанье.
Мне слаще обгореть
до выдоха признанья!

***


Скрипит окно, как старая калитка.
Часы – не время. Мерный колкий ритм.
Пожизненная медленная пытка
в стенах ни в чем не виноватых зим.
Когда разнежен ты или растерзан
счастливым ожиданием, когда ж
придет развязка с выправкою ферзя
на черно-белый шахматный витраж?
Сума готова с воздухом отчизны.
Процежено, пропето, прочтено!
Зубами часового механизма
разжевано искомое зерно.
И дверь скрипит, как высохший ошейник,
накинутый на тощие хребты.
Жиреет лишь за нею «муравейник»,
разинув многочисленные рты
на каждый уголок земного торта,
творение безжалостно губя.
Но небо не мешает горизонту
взлетать и падать в поисках себя.

Категория: Стихи | Добавил: larisa (10.08.2012)
Просмотров: 1360
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа
Поиск
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Мини-чат