НЕБО ДЕТСТВА

Седины скопилось на билет обратный,
на елей лампадный собралось морщин,
не вчера покинув мой ангар тетрадный,
прописался в небе самолётный клин.

Там, где  мы, сощурясь, вслед ему смотрели,
жизнь была прекрасна, жизнь была груба,
в небесах  верстались для блаженных – трели,
для святых – молитвы, для земных – судьба.

Не по долгу чувства, не от чувства долга
погрущу о ней я, а она – о нём...
Ах, как больно сладко, ах, как больно долго
плачет небо детства выцветшим дождём.

Растворились годы, как в тумане белом
среди жёлтых лилий лёгкая ладья.                             
Там, где мне писалось не пером, а мелом,
был не столько счастлив, сколько молод я...
(4 декабря 2009 – 16 октября 2016) 

ДОРОГА НА СТАНЦИЮ

Нет, это не безвременье, а осень –
диагноз окончателен и строг.
Квартет колёс, нанизанных на оси,
наполнил скрипом видимость дорог;

он у земли, где ветер, плед раскинув,
минутку отдохнул и был таков,
втирает в листья розовую глину –
бальзам для деревянных мотыльков.

Вокруг меня обыденно и просто:
перемежают праведных жлобы,
свирепствуют не вышедшие ростом
и прочие невзрачные клопы.

Как ни сильны отчаянье и ярость,
рецепт обыкновенен и суров: 
расти детей, откладывай на старость
и отвечай на происки врагов.

Я разодрал всю память на полоски
и клал себе таблетки под язык,
покуда конь, привязанный к повозке,
таки доплёлся к станции – впритык.
(Сентябрь 2010 – сентябрь 2012)

Я ЛЮБЛЮ ВАС

Развожу сюжеты, как цветы я,
навевая в холода июль,
в них слова, как фантики цветные, 
прячут безобразие пилюль.

Принимайте – всё вполне стерильно,
и не плюйте в сторону мою:
зелье я варганю не серийно,
да ещё и даром отдаю.

Я люблю вас, дерзких и наивных,
сильных, обессилевших – любых –
вымокших в слезах, как осень в ливнях,
преданных читателей моих.
(Июнь 2010 – август 2016)

ПРИВЫЧКИ

Жить на свете – традиция давняя,
    и привычек стариннее нет:
вытеснять суетою страдания
    и страдать от нехватки сует;
верить в будущность потустороннюю
    и цепляться за грешную кладь;
привносить в этот мир дисгармонию
    и крестами холмы обставлять.
(2008 – сентябрь 2016)

ТОСТ ЗА ДРУЗЕЙ

Пока благоденствую где-то,
не вижу серьёзных причин
не выпить за пылких поэтов
и невозмутимых мужчин;

за тех, кому веком завещан
фарватер, кипящий от змей:
за непродающихся женщин
моих непродажных друзей.

За вас, амазонки и черти,
сносящих безмолвно, как я,
живое дыхание смерти
и смертную боль бытия!
(Июнь 2009 – август 2016)

МАМИНА ПЕСНЯ

Сосна седая синеву
на части кроной разорвала,
мне снился сон, что я живу
с начала, с самого начала.

Вот воспалённым глазом в снег
скатилось солнце, остывает,
и молодая мама мне
о чём-то тихо напевает.

Пустынен вечер, ночь глуха,
над крышей небо в звёздной пудре,
но гладит мамина рука
мои взлохмаченные кудри.

Боюсь вспугнуть я этот сон,
дрожу, как пойманная птица:
вдруг дом, где детством пахнет всё,
мне перестанет завтра сниться.
(1982)

НОЧЬ

Эта ночь похожа на цыганку:
жгуча, ненасытна и пьяна.
Рассмеётся, стерва, спозаранку,
глядя на седого пацана,
и... простит усталость, и отсталость,
и такой несовременный вид,
чтобы в сердце кое-что осталось
кроме боли и мужских обид.
(2008)

ПОСЛЕДНИЙ ВАЛЬС

Знаком дождя небрежный почерк
аборигену ноября:
не будет больше тёплых ночек
и заводного комарья.

Дождями ветер отчихает,
тасуя листьев чешую,
что нужно — память прочитает,
а я потом пережую.

Не приглашай меня оттуда,
дыша на льды, храня следы,
искать искусственного чуда 
вокруг придуманной нужды.

Там, где снимая двор соседний
протанцевали мы с тобой,
заводит осень вальс последний,
сопя в простуженный гобой.
(2009 – 2010)

"Опять сегодня счастье выпало..."

Опять сегодня счастье выпало
проснувшись рано, подсмотреть,
как черноту на небе выполов,
надежда вытеснила смерть.

Коснулся Бог земного облика
едва проснувшимся лучом,
большое солнце из-за облака
легонько выкатив плечом.
(Ноябрь 2009)

ИНТЕРНАТ

А май бывает и  несносен,
дразня больных и стариков
свободой в окруженье сосен,
под колпаком из облаков.

Небрежно штопан и залатан,
как правда голая свинцов,
мочой пропахший изолятор, —
зал ожидаемых концов.

Последний тайм, последний аут,
но не последняя беда,
когда здесь близких оставляют,
как совесть — раз и навсегда.
(Май 2010)

РОДИНА. РОДИМОЕ СЕЛО...

Запах трав божествен и медвян,
в невесомость вкраплены синицы,
у зелёных заводей полян 
белые цветочные ресницы.

Связь времён – таинственная вязь.
Здесь, в моём земном кусочке рая,
обнажают чайки эту связь,
от волны рыбёшку отдирая.

Гонит лодку лёгкое весло
там, где и меня волна качала…
Родина. Родимое село.
Продолженье моего начала.

Труден хлеб, дорога нелегка,
знать, у этих сёл судьба такая:
круговертью шлифовать века,
о себе попутно забывая.

Не с тоски я родину люблю,
потому во мне такая сила, 
скупо я от счастья отломлю,
чтобы и для правнуков хватило.

Гонит ветер тучи, как стада,
вот я здесь, и, кажется, не здесь я,
пахнет детством тёплая вода,
памятью стекая с поднебесья.

Отче наш, еси на небеси, 
ныне, присно и в любые веки!..
Ты неси нас, Господи, неси,
будь мы люди, будь мы человеки.
(Апрель 2010 – январь 2012)

НА РАЗВАЛИНАХ ШКОЛЫ

Как славно оторвались тут
учеников прилежных внуки:
в разбитых стёклах не живут
ни отражения, ни звуки. 

Прошло, пожалуй, сорок лет,
а здесь, как прежде, пахнет нами,
и даже Пушкина портрет
ещё не сгнил в разбитой раме.

Тебе здесь выбили глаза,
и подменили небом крышу,
я слышу, слышу голоса,
но голос разума – не слышу.

Висит над школой яркий день.
От школы, правда, пень да свая…
Дурманит старая сирень,
следы безумия скрывая.
(2009, с. Пироговка)

"Паутина морщин по устам..."

Паутина морщин по устам –
суть клеймо надоевших прелюдий,
и расходятся зрелые люди,
разлюбив, рассчитав, подустав.

Как насмешки над болью седин,
им от Бога придут в наказанье
полутрезвые полулобзанья
кандидатов на роль половин.

И попытки влюбиться смешны,
и улыбки – как долгие роды…
Право, поздние эти свободы,
никому – даже им – не нужны.
(10 августа 2010, г. Шахты) 

ХОРОШИЕ СНЫ

Всё реже и реже мне снятся места, где я не был,
где люди добрее, где с миром беседы ведя,
метёлки антенн упираются в низкое небо
и плавно сметают оттуда пылинки дождя.

За лесом, разбуженным шарканьем беличьих лапок,
Господь выдувает в лазурь пузыри облаков,
поделено счастье на музыку, краску и запах
квадратами окон из-под черепичных платков.

Там с неба в озёра просыпались тёплые звёзды,
подставишь ладони – прольётся живая вода,
в зелёных глазах отражаются вечные вёсны
и в дальней округе обрезаны все провода.

У тамошних женщин такие счастливые лица
и мужеством дышат спокойные лица мужчин…
Хорошие сны не торопятся с возрастом сниться,
для этого, видимо, нет подходящих причин.
(Август 2010)

СТАРЫЕ ПЕСНИ

О, как неистово и гордо
звучали наши песни там,
где покрывали три аккорда
диапазон из двух октав!

Обворожительно красивы
и осторожны на слова,
всплывают прежние мотивы,
в миру немодными слывя.

Произведённые в застое,
они святое и простое –
не скрыв, не спутав и не слив –
бесплатно в ныне пронесли.

Едва уныние застукав,
я зачерпну забытых звуков
и пропущу через себя –
не проливая, не скорбя.
(Август 2010 – август 2016)

РЕЦЕПТ НА СТИШОК

Ты замеси его по месту,
не спи всю ночь, подогревай,
когда вода покинет тесто,
неспешно душу подливай.

Пусть подойдёт и рифму пустит,
и свесит образ через край, 
добавь тогда щепотку грусти
и на рассвете – подавай.
(Май 2010)

У ЗЕРКАЛА

Клянусь – не прокурился, не пропился,
не износился, ближнего любя,
но если бы два раза в день не брился,
то не узнал наверное б себя.

К чему напрасно сетовать на старость
и злиться на прямые зеркала?
Всегда дороже то, что нам осталось,
чем то, что суматоха  отняла.
(21 ноября 2009 – 22 августа 2016) 

"Я скоро стану старым и смешным..."

Я скоро стану старым и смешным,
то беспричинно ласковым, то грубым,
протезов блеск едва прикроют губы
и побелеют волосы, как дым.

Желаний многоцветный хоровод
с годами поутихнет и уймётся,
и я в лучах негреющего солнца
усядусь у каких-нибудь ворот.

Работой адской занят буду я:
в котле души варить воспоминанья
и принимать подобные страданья
как целесообразность бытия.

Предельно узок станет круг забот –
его диаметр превратится в точку,
и я по календарному листочку
начну считать,  когда же мой черёд.

В один из дней я отойду туда,
куда себя уж мысленно отправил.
Не выпадет из рамок общих правил
мой путь из этой жизни – в никуда.

Сорвётся с неба алая звезда
и упадёт, кровавый след оставив,
в тот день, быть может, упадет, когда вы
спеша прожить, боитесь опоздать…
(Около 1970) 

ПРЕДОСЕННЕЕ

Лужок не свят, не молод и ворсист.
Он переполнен близостью рассвета.
Созревший ветер, сдерживая свист,
готовится прогнать остаток лета.

Над ельником, где полог ночи сник,
где звук пуглив и запахи летучи,
показывает солнышко язык
из-за спины невыспавшейся тучи.

Нанюхавшись рассвета и смолы,
резвится ветер, лижет пеной шлюпки,
приобнимает белые стволы,
сдувая с них берёзовые юбки.

А я притих и больше не дурю.
Устал хандрить, устал чего-то ждать я,
заглядывая в душу октябрю
и наступая сентябрю на платья.
(Август – сентябрь 2010)

ПРИШЛА ПОРА РАЗГУЛА БЕЛЫХ ВЬЮГ

С годами всё помолодело вдруг,
включая мысль про Бога и про Царство, 
пришла пора разгула белых вьюг
и выхода в открытое пространство.

Заглядывая сквозь окно в постель,
зовут меня то пешеход, то конник
попробовать февральскую метель,
просыпавшуюся на подоконник.

Предвидя грандиознейший скандал,
стенала христианская идея,
когда, сгребая тающий крахмал,
я брал февраль за горло, холодея.
(Август 2010) 

"Космическое бледное создание..."

Космическое бледное создание,
куда ты смотришь, выдвинув зрачок?
Бессмысленно растрачивать сознание
на голубой вертящийся значок.

Там кружит пустырём настырный ветер,
зачерпывая в пригоршни песок,
земля скрипит, не покидая вертел,
и я к земле, как банный лист, присох.

Там до сих пор невежество и склоки,
финал, как прежде, гениально прост,
и я в толпе такой же одинокий,
как ты в своей семье высоких звёзд.
(Ноябрь 2010) 

"Как будто никто никуда не спешит..."

Как будто никто никуда не спешит…
Туман. Ожидание. Спелая осень.
Короткими днями, когда не снежит,
беспутное время обабилось вовсе.

В моих катакомбах домашних кают
не хрюкает утром будильник забытый,
по ним самовольно секунды снуют,
покрытые пылью дежурных событий.

И шастает, как трусоватый злодей,
по памяти совесть, зашедшая сзади,
пытаясь в архивах потерянных дней
найти оправдание старой досаде.

Она, не осилив и первый редут,
безвольно расслабилась, выпустив слюни…
Глухим ноябрём в неизбежность бредут
бесхозное время, ненужные люди.
(Ноябрь 2010) 

"Не скрою – очень хочется пожить..."

Не скрою – очень хочется пожить,
остатка дней тоской не оскверняя,
ещё один рассвет подсторожить,
ещё разок шепнуть тебе "родная".

Не пропустить, когда кипит сирень,
когда друзья сомкнут за дружбу кружки,
в березнячке, где кочки набекрень,
поверить невменяемой кукушке.

В страду большие руки натрудив,
пройти, устало к дому приближаясь,
забыв про боль, засевшую в груди,
и невзначай подкравшуюся жалость.

С учёта снять зажившие рубцы,
не содрогаясь, подсчитать потери,
скупые сальдо выписать в столбцы
и утвердиться в православной вере.
(Декабрь 2010 – сентябрь 2016) 

ЗЕМЛЯ НАШЕЙ ПАМЯТИ
У тех неясных берегов,
которые отмыла память,
нас больше некому облаять –
заказник свят и васильков.

Там очень славно и легко
тому, кто ищет смысла в прошлом:
там даже то, что было пошло,
надело крылья и трико.

Там каждый – ближним увлечён
и небо радужно и немо,
а важность тамошней проблемы
равна плевку через плечо.

Ей-Богу – чудная земля!
В иные дни, по разным числам
я сам хожу туда за смыслом,
напрасно память шевеля.
(2 января 2012) 

"Снова свора голодных забот..."

Снова свора голодных забот
рваной пеной цепляет за пятки,
серый день вылетает за борт,
распадаясь на швы и заплатки,

где, и днём возрожденья не став,
и сомнения не отфутболив,
пронесётся по нашим местам
и в ночи околеет от боли.

Видно, Господи, в этом вся суть
бытия, и я вены не вскрою –
дай мне просто тихонько заснуть
и наутро предстать пред тобою.
(Декабрь 2010) 

"В краю, где я бесцельно днюю..."

В краю, где я бесцельно днюю,
пустой надеждой отмерцав,
слизала каплю слюдяную
голубка с глади озерца.

Казалось бы, дурная птица, 
а как отчаянно хитра:
за раз управилась умыться 
и выпить с самого утра.

Ей голубятня – злая келья.
Ничей простор не заслоня,
вспорхнёт, не ведая похмелья,
и заворкует без вранья.

Я ей беззвучно надиктую,
что я устал, что  я отстал
и спрячу голову седую
под веер птичьего хвоста…
(Август–сентябрь 2011, Киев – Шостка) 

Я К ВАМ ОТ ИМЕНИ ЗЕМЛЯН

Семейство инопланетян,
достопочтенное собранье!
Я к вам от имени землян,
не по нужде – от грусти крайней.

Вы не побрезгуйте сюда,
где очерствели на посту мы,
где не снимают города
свои кирпичные костюмы;

где носит старый аппарат
доху неназванного зверя,
где непременно люди бдят,
но ни во что уже не верят;

где, к слову разума глухи,
живём, наркоз себе придумав,
кто – из словесной шелухи,
кто – из берёзового шума;

где честным – нечего ловить;
где лучший друг – твоя собака;
где очень хочется любить,
рожать, надеяться и плакать.
(27 июня 2011) 

"Пичуга держится за ветку..."

Пичуга держится за ветку, 
раскрыто небо, как тетрадь,
по небу тучами заметки –
ни прочитать, ни разорвать.

Не надо грубых предсказаний,
вранья, намёков и врачей,
ничей сюжет перед глазами
и сам я, кажется,  ничей.

Сценарий просто узнаваем:
каких-то слов не дописав,
мы бесконечно убываем –
не за моря, а в небеса.

Плывёт свеча  бессонной ночкой
на мачте высохшей руки,
и остаётся только точка
в конце единственной строки.

Круженье звёзд над головою
взамен весёлых голубей,
а ниже – точкой голубою 
уже чужая колыбель.

Играет старая пластинка
и, загоревшая под медь, 
ты машешь красною косынкой,
как будто силишься взлететь.
(6 октября 2011) 

"Я с ранних лет певец и выдумщик..."

Я с ранних лет певец и выдумщик
и мне положено летать:
давай с тобой, родная, вытащим
билет чудесный в благодать.

Там чаепития вечерние
и поутру счастливый взгляд,
там будет всё, за исключением
пути, ведущего назад.

Там, бредя листьями зелёными,
едва простившись с октябрём,
мы пустыри обставим клёнами
и станем жить с тобой вдвоём.

Примусь заведовать холмами я,
разглажу склон, уйму сквозняк.
Сотрёт Господь воспоминания
о грешных днях – о лучших днях.

Скостит грехи Святая Троица.
Но только людям как без них?
Не может счастье обустроиться
в стране бессмертных и святых.

Господь придёт без приглашения,
когда я вовсе стану слаб,
и молвит в качестве прощения:
"Не знаешь сам, что хочешь, раб..."
(Май 2011) 

БЕЛОЕ ЛЕТО

Задев белёсым краем за балкон,
в чалме лучей, в карете разогретой,
по выбеленным спинам облаков
вкатилось в город выцветшее лето.

Под бледной пылью спелая листва,
в молочных пятнах  волосы и травы,
две трети жизни наспех отлистав,
стою, не веря в близость переправы.

А между тем, становится ясна
картина той,  Его великой кисти,
где на холсте – слепая белизна
и вечный срок, не знающий амнистий. 

Финал людей не так уж бестолков,
коль верить окончательно и слепо,
что в памперсах стерильных облаков
их ждёт никем не тронутое небо.

А здесь – до срока – белая корчма,
журчит отрава – белая, сырая,
и город сходит планово с ума,
повизгивая, ржа и зазывая.
(Июль 2011) 

ТОВАРИЩУ ПО ЦЕХУ
                  Наилю Бикметову

В углу – медвежьем ли, оленьем,
претерпевая жуткий зуд,
твори, снедаемый сомненьем,
и выставляй себя на суд.

Смолчишь – лизнёшь блатного смальца
и канешь гадом в кутерьме,
а написал и подписался –
живи и помни о тюрьме.

До фени там зубная паста,
когда лишат тебя клыков.
Твоя профессия опасна –
ей-Богу, брат. Без дураков.

По части шмона в наших душах
и ссылки их за облака
одна шестая доля суши
валять не будет дурака.

Не только в пазухе Христовой –
здесь тоже есть и ад и рай.
Ты, подгоняя к слову слово,
всё хорошо соизмеряй.
(12 января 2012)

"Приглашают меня на рассвете..."

Приглашают меня на рассвете
отчитаться за то, что дышу,
то ли запах, завёрнутый в ветер,
то ли стон, упакованный в шум.

Стариковские замыслы строги –
раздаваться им некогда вширь:
тороплюсь по короткой дороге
на припудренный щебнем пустырь.

Безымянный ли греко-католик,
зрелый муж или чистый юнец, –
я не корчился с вами от боли
и не впитывал сердцем свинец.

Предводители в злую годину
перепутали с правдой враньё:
им, конечно, любить Украину,
да не им умирать за неё.

Я – живой, окружённый крестами,
заклинаю небесную гладь,
чтоб несчастье случилось не с нами
и не нас повели убивать.
(Март 2011) 

"Ты что, январь, нашёл во мне, усталом?.."

Ты что, январь, нашёл во мне, усталом?
Не видишь – бьюсь, как омуль на мели.
Одень-ка, лучше, белым одеялом
больную грудь простуженной земли.

Согрей её, родимую, худую,
распятую на прихотях людей,
а я тебе у Господа сторгую
продления твоих коротких дней.

Пошли знакомым вьюгам телеграммы,
чтоб выносили всё из тайников
и шли маскировать земные шрамы
охапками сверкающих снегов.

Прости, Земля, что, походя пиная,
не ведаю, как обижаю мать.
Мне броситься б спасать тебя, родная,
а я – следы, как сволочь, заметать.
(2008 – 2012) 

ОСТРОВОК

Островок загадочен и мшист,
небо первозданно и упруго,
неприлично бодрый машинист
чинно возит выживших по кругу.

Каждый знает правду назубок,
но никто не тянется к стоп-крану:
подменили прочный поводок 
пеленой красивого тумана.

Суверенны задницы от клизм,
если  лаять только на погоду.
Вот уже и цель – не коммунизм.
Как назвать – придумают по ходу.

Кто-то, главный, время разграфил –
прописал, не пожалев автограф:
старикам – пожизненный кефир,
дамам – перед сном кинематограф,

детям – бесконечную игру,
верующим – вечное блаженство.
И, зелёным глазом не мигнув,
всех перекрестил привычным жестом.
(11 февраля 2012) 

"Здесь плавня наше эхо расточала..."

Здесь плавня наше эхо расточала,
и вот – чужое детство на плаву.
Я так давно и медленно живу,
что нереальным кажется начало.

Была любовь, и чудо продолженья,
и были нам условности тесны,
когда дрожали в зеркале Десны
чужих миров живые отраженья.

Не истоптал диковинных земель я,
и сладки мне, как меньшие из зол,
прозренья неразбавленный рассол
и трезвости тяжёлое похмелье.

Знакомых тучек выцветшие ситцы
роняют шорох в тёплую зарю…
Я вам потом стихов наговорю,
и, может быть, мне всё еще простится.
(9 января 2011, с. Пироговка) 

БЕЛЫЕ БЕРЕГА

Песками выстланная суша –
щемящей юности причал,
где я подолгу время слушал
и в воду ноги опускал;
где я, седой наполовину,
стою, облизанный волной,
и ощущаю пуповину,
срастающуюся со мной.
(Март 2011) 

"Апрель, казалось, нескончаем..."
                 Г. А. Таратайко

Апрель, казалось, нескончаем,
но всякий раз кончался маем,
неспешно очередь отбыв;
река забвенья обтекала
витиеватое лекало
нерядовой твоей судьбы.

Владеют памятью утраты,
но не заглядывай туда ты,
где жизнь от боли не мила;
спасенье есть, оно не трудно –
на гребне нас, как в бурю судно,
продержат зряшные дела.

Наш клан не смог держаться вместе –
по ветру пущено поместье,
в котором род хирел и чах;
и сальдо, милый мой, смешное:
нас на учёте только двое
из тех, которые в штанах.

Не угодило Черноземье
поспешно выехавшим семьям, 
что счёты с родиной свели…
Мы тоже хлеб с тобой не сеем,
последних – Домну с Алексеем –
Всевышний принял от земли.

Когда, бывает, не поспится, 
сижу, нахохлившись, как птица,
с немым вопросом на лице;
и мне, пожившему немало,
другие видятся начала
в отодвигаемом конце:

не врём, не пьянствуем, не блудим
и даже, как святые люди,
в жандармы совесть привлекли;
народ, счастливый от бесправья,
вдыхает запах разнотравья
и неотравленной земли.
(Апрель 2011) 

ПЕРИОД ПЫШНЫХ ГЕОРГИН

В период пышных георгин,
при полыхающих рябинах,
грешим намереньем благим –
не пережить своих любимых.

В одном лице жена и мать, 
не хорони под хною проседь;
прости, что смею замечать,
но как твоя прекрасна осень!..

В глазах спокойный синий шум 
и жить нам дальше – без обмана,
но раньше я тебе скажу,
что ты по-прежнему желанна.

Наш мир безумен и скрипуч,
но, несмотря на злое бденье,
пробрался в спальню чистый луч…
Вставай, родная, с днём рожденья!
(22 августа 2011) 

ЗОЛОТОЕ ВРЕМЕЧКО

В старом парке вороньё.
Улетели ласточки.
Это времечко моё
и другим до лампочки –
кем привечен, как живу,
есть ли в планах Франция,
о какую тетиву
натираю пальцы я.

Дни сверх меры не горьки
и в руке тростиночка,
свились бантиком шнурки
на моих ботиночках.
Я живой и это – всё.
Хватит слизи паточной.
Промолчите, что осёл, –
и того достаточно...

Ворон, тучный, как индюк,
видя, что я топаю,
в реверансе сел на сук
и подвигал попою.
Дал, зараза, наугад,
а попало в темечко…
Полирнул, паршивый гад,
золотое  времечко.
(16 января 2012)

ГОРЕЧЬ ПОЗДНИХ ВЕЧЕРОВ

Любая рифма здесь нелепа,
где Млечный путь, как сыпь, рябой,
где в спелых звёздах грядка неба
за беспризорною избой.

Ни внутривенно, ни подкожно
не ублажай себя, балбес,
пока беспошлинно возможно
блаженство сцеживать с небес.

Грядут большие перемены.
Замешан в жлобстве новый век.
Вот-вот пределы Ойкумены
пересечёт чужой ковчег.

Диспетчер толком не проспится,
спросонья дёрнет за шнурок
и упадут на землю птицы,
и рухнет звёздный потолок.

Открой окно. Понюхай воздух.
Взгляни, как месяц белобров!..
Запомни горечь этих поздних
последних летних вечеров.
(2012) 

УЛОЧКА

Синичьи трели тоненьки.
Грозою май пропах.
Грустят о чём-то домики
в сиреневых мехах.

На клумбах куры кублятся.
В овраг скользнул ручей.
В четыре дома улица.
Один из них – ничей.

Той улочкой короткою – 
совсем как наша жизнь –
сосед ходил за водкою.
Денёчки жглись и жглись...

Не совпадали фазами
размахи наших сил:
задачи были разными.
Сосед свою решил.

А я послабил выучку,
задобрил караул,
хотя глядел в бутылочку,
спасибо – не нырнул.

Дороженька неблизкая
концом упёрлась в день,
где я всё так же рыскаю
и нюхаю сирень.
(8 марта 2012) 

У ВТОРОГО ДУБА

Здесь, где вечностью ветер пропах
и над старицей молнии чаек,
старый дуб на ветвистых рогах
невысокую тучку качает.

Красота безупречно строга.
Предрассветный набросок шафранов.
В отдалении млеют стога
в капюшонах из лёгких туманов.

В берегах извивается нить
голубого речного курсива,
зазывая немедленно жить –
по-людски: не спеша и красиво.
(Март 2012) 

РЕЧЬ

Привлечь? Облечь? Предостеречь?
Какие требованья к речи?
На что ещё способна речь,
что из помоев кажет плечи?

В тусовках – грамотный народ:
общенье, в сущности, вербально.
Но вот иной раскроет рот
и в самый раз – опять на пальму.

Распознаю издалека
места, где мудрствуют, оскалясь:
ни речи там, ни языка,
но мат и хрюканье – остались.
(Март – апрель 2012) 

ПРИВОКЗАЛЬНАЯ

Трёхэтажные дворцы
пролетарского барокко
кажут красные торцы
из совкового далёко.
Бьются в криках поезда,
трётся дрожь об окна спален
и незримо – как всегда –
где-то здесь товарищ Сталин.
(Май 2012) 

ЭЛИТНЫЙ ХУТОРОК

Забор, в колючку трепетно одетый, –
изысканного жлобства пьедестал.
У местных сук элитные приметы
и далеко не дружеский оскал.
То там, то тут надменные зеваки
сопят, гостеприимству вопреки,
пока меня напутствуют собаки,
высовывая жёлтые клыки.
(5 июня 2012) 

ПРЕКРАСНЫЙ МИР ШЕСТИДЕСЯТЫХ

Разбередила что-то душу
мелодия безумных лет.
Я, словно мальчик, снова трушу
перед ресницами под тушью
и первой пачкой сигарет.

Таинственно, свежо и пряно
возник оттуда запах слив,
где песнями Бабаджаняна
мне душу выстелил Муслим.

Полжизни снято. 
Стало свято
воспоминание, где вся ты –
благоухание и дым...

Манящий мир шестидесятых,
щемящий мир шестидесятых,
каким ты выдался родным!..
(2008 – июнь 2012) 

FOR REMAKER

Злодейской кистью фильм обезображен,
переиначен бабушкин винил
и режиссёр, отъявленно ленив,
пустынный череп лакомит марьяжем. 
Хлебнёт винца, откусит бутербродца…
Смешными будут, Господи, дела,
коль скоро он закусит удила
и до Твоих иконок доберётся.
(12 августа 2012)

Прим.:
–––––––––––––––––––
1 For Remaker (англ.) – для перелицовщика,
любителя переделок.

РЕЗЮМЕ

Пупок не рвал по глупости ни с кем я,
не выжимал последнее из жил,
и, если б не потерянное время, 
то, в сущности, недурственно пожил.

Не мял портки военного покроя,
не мельтешил на абрисах лекал,
за то, за что не выслужил героя,
в верховной ставке старки не алкал.

Меня идейно мяли и коптили,
но я, в ответ на прохиндейский дым,
не занимая яда у рептилий
плевался исключительно своим.

Порисковал, не заходя за грань я,
в любви изведал бурю и привал,
но в эпицентре женского вниманья
ей-Богу, никогда не пребывал.

Хотя судьбой балован был не часто,
не подбирал ни званий, ни кусков,
не выбивался в мелкое начальство
и избегал маститых дураков.

Мои следы – и пятнышко, и клякса,
и пуск, и спуск, и уксус, и укус…
И самому себе противно клясться,
что я ещё, возможно, состоюсь.
(29 августа 2012) 

ЗАЖИЛИ!..

С каких-то пор – не очень давних –
и мы зажили по-людски:
снаружи – кованые ставни,
внутри – змеиные глазки. 

Повсюду замки и твердыни
с шишами кодовых замков,
пугает холодом гордыни
броня решётчатых боков.

И пенит розовые слюни,
куда ни глянь,  бульдожья пасть…
Мне и смешно, и грустно, люди,
что есть у вас чего украсть.
(30 августа 2012) 

"В миру, мой друг, от самых днищ..."
                     Ю. Селивёрстову

В миру, мой  друг, от самых днищ
до самых звёзд – и не иначе –
не всё один рыдает нищ –
и кто богат, со смеха плачет.

И вряд ли верится кому,
что горе честного не тронет:
невинных топят, как Муму,
и, как отступников, хоронят.

В непубликуемый словарь
"дурак" и "честный" впишут рядом
и хан, и хам, и царь, и псарь, 
и сам заведующий адом.

А после – в души наплюют.
Но мы – смиренны, и галантны.
На троне пукнул лилипут.
– Да-да? – ответили гиганты.
(12 сентября 2012) 

КОГДА МНЕ СТУКНЕТ РОВНО 60

Когда мне стукнет ровно 60,
я заведу весёлую пластинку
и все свои стишата, как гусят,
построю, управляя хворостинкой.

Покуда спят работники ГАИ,
но тракт ещё посыпан звёздной пылью,
спешите в люди, пегие мои,
надеясь исключительно на крылья.

Туда, куда я сам не дошагал,
вы, ради Бога, всё же догребите.
Да обойдут вас вертел и мангал,
слепая дробь и зоркий истребитель.

Мне за труды не будет ни черта,
но вам окажут почести – как свите.
Я вам на крыльях столько начертал
хорошего... Вы только донесите.
(14 октября 2012)

БЛАГОДАРЕНИЕ

Как хорошо – что я тут жил,
касался льда у кромки леса,
где ветер, опытный повеса,
снежинкам головы кружил;

что я любил и был любим;
что не был проклят земляками;
что раздвигал, бывало, камни,
стремясь добраться до глубин;

что я не брошен был отцом,
полжизни нужен был Отчизне
и пил на свадьбе и на тризне,
не сидя рядом с подлецом;

что я не вышел в бунтари,
не стал кумиром у народа;
что шлифовал свою породу
без помпы, штампа и пари;

что я держал в руках косьё
и нюхал лес – жилище лосье…
За до, за ныне и за после –
спасибо, Господи, за всё.
(Октябрь 2012) 

Позови меня, Господи, в светлое

Пустота за калиткою ветхою,
где когда-то всё было родным,
где труба под берёзовой веткою
выпускала сиреневый дым.

Где навечно картиной неброскою
грядка маминых синих цветов,
и  простая скамья под берёзкою,
и волнующий запах  ветров.

Постарел или выгляжу  старше я,
кто мне скажет? И живы ли вы?
И щемит моё сердце уставшее,
там, где пело от первой любви.

Отмывается память от копоти
и на ней проступают года...
Ты зачем это выдумал, Господи,
так пронзительно и навсегда?

Через мглистое и предрассветное,
где темнеют вчерашние пни,
позови меня, Господи, в светлое,
да пожалуйста, не обмани.