А всякое и каждое молчание,

не зная никакого исключения,

имеет сокровенное звучание,

исполненное смысла и значения.

Пока дыханье теплится в тебе,

не жалуйся - ни вздохами, ни взглядом,

а кто непритязателен к судьбе,

тому она улыбчива и задом.

Хотя и сладостен азарт

по сразу двум идти дорогам,

нельзя одной колодой карт

играть и с дьяволом и с Богом.

С успехами наук несообразно,

а ноет - и попробуй заглуши -

моя неоперабельная язва

на дне несуществующей души.

Будущее - вкус не портит мне,

мне дрожать за будущее лень;

думать каждый день о черном дне -

значит делать черным каждый день.

В жизненной коллизии любой

жалостью не суживая веки,

трудно, наблюдая за собой,

думать хорошо о человеке.

Куда по смерти душу примут,

я с Богом торга не веду;

в раю намного мягче климат,

но лучше общество в аду.

Еще в нас многое звериным

осталось в каждом, но великая

жестокость именно к любимым -

лишь человеку данность дикая. 

Когда сидишь в собраньях шумных,

язык пылает и горит;

но люди делятся на умных

и тех, кто много говорит.

Весомы и сильны среда и случай,

но главное - таинственные гены,

и как образованием ни мучай,

от бочек не родятся Диогены.

Сквозь вековые непогоды

идет, вершит, берет свое -

дурак, явление природы,

загадка замыслов ее.

Добро уныло и занудливо,

и постный вид, и ходит боком,

а зло обильно и причудливо,

со вкусом, запахом и соком.

Признаться в этом странно мне,

поскольку в этом мало чести,

но я с собой наедине

глупей, чем если с кем-то вместе.

Творчеству полезны тупики:

боли и бессилия ожог

разуму и страху вопреки

душу вынуждают на прыжок.

Два смысла в жизни - внутренний и внешний,

у внешнего - дела, семья, успех;

а внутренний - неясный и нездешний -

в ответственности каждого за всех.

Теперь я понимаю очень ясно,

и чувствую и вижу очень зримо:

неважно, что мгновение прекрасно,

а важно, что оно неповторимо.

Вот человек. Он всем доволен.

И тут берет его в тиски

Потребность в горечи и боли,

и жажда грусти и тоски.

Бывает - проснешься, как птица,

крылатой пружиной на взводе,

и хочется жить и трудиться;

но к завтраку это проходит.

Не жаворонок я и не сова,

и жалок в этом смысле жребий мой:

с утра забита чушью голова,

а к вечеру набита ерундой.

Понять без главного нельзя

твоей сплоченности, Россия;

своя у каждого стезя,

одна у всех анестезия.

Не будь на то Господня воля,

мы б не узнали алкоголя;

а, значит, пьянство не порок,

а высшей благости урок.

День, который плохо начат,

не брани, тоскливо ноя,

потому что и удача

утром спит от перепоя. 

Нисколько прочих не глупее

все те, кто в будничном безумии,

прекрасно помня о Помпее,

опять селились на Везувии.

Когда устал и жить не хочешь,

полезно вспомнить в гневе белом,

что есть такие дни и ночи,

что жизнь оправдывают в целом.

В разумном созревающем юнце

всегда есть незаконченное что-то,

поскольку только в зрелом мудреце

поблескивает капля идиота.

С моим сознаньем наравне

вершится ход планет,

и если Бога нет во мне,

его и выше нет.

Время льется, как вино,

сразу отовсюду,

но однажды видишь дно

и сдаешь посуду.

Судьба способна очень быстро

перевернуть нам жизнь до дна,

но случай может высечь искру

лишь из того, в ком есть она.

В каждую секунду, год и час,

все понять готовый и простить,

Бог приходит в каждого из нас,

кто в себя готов Его впустить.

Когда природе надоест

давиться ядом и обидой,

она заявит свой протест,

как это было с Атлантидой.

Судить человечество следует строго,

но стоит воздать нам и честь:

мы так гениально придумали Бога,

что, может быть, Он теперь есть.

Мы после смерти - верю в это -

опять становимся нетленной

частицей мыслящего света,

который льется по Вселенной.

Давай, Господь, решим согласно,

определив друг другу роль:

ты любишь грешников? Прекрасно.

А грешниц мне любить позволь.

За осенью - осень. Тоска и тревога.

Ветра над опавшими листьями.

Вся русская жизнь - ожиданье от Бога

какой-то неясной амнистии.

Вчера взяла меня депрессия,

напав, как тать, из-за угла;

завесы серые развесила

и мысли чёрные зажгла.

А я не гнал мерзавку подлую,

я весь сиял, её маня,

и с разобиженною мордою

она покинула меня.

Забавно мне, что жизни кладь

нам неизменно

и тяжкий крест и благодать

одновременно.

На Страшный суд разборки ради

эпоху выкликнув мою,

Бог молча с нами рядом сядет

на подсудимую скамью.

Житейскую расхлёбывая муть,

так жалобно мы стонем и пыхтим,

что Бог нас посылает отдохнуть

быстрее, чем мы этого хотим.

Кипит и булькает во мне

идей и мыслей тьма,

и часть из них ещё в уме,

а часть - сошла с ума.

Жаль Бога мне: святому духу

тоскливо жить без никого;

завел бы Он себе старуху,

но нету рёбер у Него.

Полностью раскрыты для подлога

в поисках душевного оплота,

мы себе легко находим Бога

в идолах высокого полёта.

От мерзости дня непогожего

настолько в душе беспросветно,

что хочется плюнуть в прохожего,

но страшно, что плюнет ответно.

Я много повидал за жизнь мою,

к тому же любопытен я, как дети;

чем больше я о людях узнаю,

тем более мне страшно жить на свете.

Заметь, Господь, что я не охал
и не швырял проклятий камни,
когда Ты так меня мудохал,
что стыдно было за Тебя мне.