"Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, - продолжает старик, -

великий дух говорил с тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто

бы "искушал" тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истин-

нее того, что он возвестил тебе в трех вопросах, и что ты отверг, и что в кни-

гах названо "искушениями"? А между тем, если было когда-нибудь на земле совер-

шенно настоящее громовое чудо, то это в тот день, в день этих трех искушений.

Именно в появлении этих трех вопросов и заключалось чудо. Если бы возможно

было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного

духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и

сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных

 - правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов - и задать им зада-

чу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соот-

ветствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в

трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, - то

думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы при-

думать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, кото-

рые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?

Уж по одним вопросам этим, лишь по чуду их появления, можно понимать, что име-

ешь дело не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным. Ибо в

этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальней-

шая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразре-

шимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле. Тогда это

не могло быть еще так видно, ибо будущее было неведомо, но теперь, когда прош-

ло пятнадцать веков, мы видим, что все в этих трех вопросах до того угадано и

предсказано и до того оправдывалось, что прибавить к ним или убавить от них

ничего нельзя более.

  Реши же сам, кто был прав: ты или тот, который тогда вопрошал тебя? Вспомни

первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: "Ты хочешь идти в мир и

идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте

своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся

они и страшатся, - ибо ничего и никогда не было для человека и для человечес-

кого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раска-

ленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество как стадо,

благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что ты отымешь руку свою и

прекратятся им хлебы твои". Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг

предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хлеба-

ми? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя

этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли и сразится с тобою и

победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: "Кто подобен зверю сему, он дал

нам огонь с небеси!" Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгла-

сит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет

и греха, а есть лишь только голодные. "Накорми, тогда и спрашивай с них добро-

детели!" - вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против тебя и кото-

рым разрушится храм твой. На месте храма твоего воздвигнется новое здание,

воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как

и прежняя, но все же ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет со-

кратить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет

со своею башней! Они отыщут нас тогда опять под землей, в катакомбах, скрываю-

щихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: "На-

кормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали". И тогда

уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь

мы, во имя твое, и солжем, что во имя твое. О, никогда, никогда без нас они не

накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться сво-

бодными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут

нам: "Лучше поработите нас, но накормите нас". Поймут наконец сами, что свобо-

да и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не

сумеют они разделиться между собою! Убедятся тоже, что не могут быть никогда и

свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики. Ты обещал

им хлеб небесный, но, повторяю опять, может ли он сравниться в глазах слабого,

вечно порочного и вечно неблагодарного людского племени с земным? И если за

тобою во имя хлеба небесного пойдут тысячи и десятки тысяч, то что станется с

миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые не в силах будут

пренебречь хлебом земным для небесного? Иль тебе дороги лишь десятки тысяч ве-

ликих и сильных, а остальные миллионы, многочисленные, как песок морской, сла-

бых, но любящих тебя, должны лишь послужить материалом для великих и сильных?

Нет, нам дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то станут

и послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то,

что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господство-

вать - так ужасно им станет под конец быть свободными! Но мы скажем, что пос-

лушны тебе и господствуем во имя твое. Мы их обманем опять, ибо тебя мы уж не

пустим к себе. В обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны

будем лгать. Вот что значил этот первый вопрос в пустыне, и вот что ты отверг

во имя свободы, которую поставил выше всего. А между тем в вопросе этом заклю-

чалась великая тайна мира сего. Приняв "хлебы", ты бы ответил на всеобщую и

вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так и целого челове-

чества вместе - это: "пред кем преклониться?" Нет заботы беспрерывнее и мучи-

тельнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред

кем преклониться. Но ищет человек преклониться пред тем, что уже бесспорно,

столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним прекло-

нение. Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать

то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все

уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременно _все вместе_. Вот

эта потребность _общности_ преклонения и есть главнейшее мучение каждого чело-

века единолично и как целого человечества с начала веков. Из-за всеобщего пре-

клонения они истребляли друг друга мечом. Они созидали богов и взывали друг к

другу: "Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и

богам вашим!" И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда исчезнут в

мире и боги: все равно падут пред идолами. Ты знал, ты не мог не знать эту ос-

новную тайну природы человеческой, но ты отверг единственное абсолютное знамя,

которое предлагалось тебе, чтобы заставить всех преклониться пред тобою бес-

спорно, - знамя хлеба земного, и отверг во имя свободы и хлеба небесного.

Взгляни же, что сделал ты далее. И все опять во имя свободы! Говорю тебе, что

нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее

тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Но овладевает

свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть. С хлебом тебе давалось бес-

спорное знамя: дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее

хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя - о,

тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть.

В этом ты был прав. Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить,

а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить,

человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хо-

тя бы кругом его все были хлебы. Это так, но что же вышло: вместо того чтоб

овладеть свободой людей, ты увеличил им ее еще больше! Или ты забыл, что спо-

койствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и

зла? Нет ничего обольстительнее для человека как свобода его совести, но нет

ничего и мучительнее. И вот вместо твердых основ для успокоения совести чело-

веческой раз навсегда - ты взял все, что есть необычайного, гадательного и не-

определенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как бы

и не любя их вовсе, - и это кто же: тот, который пришел отдать за них жизнь

свою! Вместо того чтоб овладеть людскою свободой, ты умножил ее и обременил ее

мучениями душевное царство человека вовеки. Ты возжелал свободной любви чело-

века, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою. Вместо

твердого древнего закона - свободным сердцем должен был человек решать впредь

сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, - но

неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ

и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?

Они воскликнут наконец, что правда не в тебе, ибо невозможно было оставить их

в смятении и мучении более, чем сделал ты, оставив им столько забот и неразре-

шимых задач. Таким образом, сам ты и положил основание к разрушению своего же

царства и не вини никого в этом более. А между тем то ли предлагалось тебе?

Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пле-

нить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастия, - эти силы: чудо,

тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье и сам подал пример тому.

Когда страшный и премудрый дух поставил тебя на вершине храма и сказал тебе:

"Если хочешь узнать, сын ли ты божий, то верзнись вниз, ибо сказано про того,

что ангелы подхватят и понесут его, и не упадет и не расшибется, и узнаешь

тогда, сын ли ты божий, и докажешь тогда, какова вера твоя в отца твоего", но

ты, выслушав, отверг предложение и не поддался и не бросился вниз. О, конечно

ты поступил тут гордо и великолепно, как бог, но люди-то, но слабое бунтующее

племя это - они-то боги ли? О, ты понял тогда, что, сделав лишь шаг, лишь дви-

жение броситься вниз, ты тотчас бы и искусил господа, и веру в него всю поте-

рял, и разбился бы о землю, которую спасать пришел, и возрадовался бы умный

дух, искушавший тебя. Но, повторяю, много ли таких, как ты? И неужели ты в са-

мом деле мог допустить хоть минуту, что и людям будет под силу подобное иску-

шение? Так ли создана природа человеческая, чтоб отвергнуть чудо и в такие

страшные моменты жизни, моменты самых страшных основных и мучительных душевных

вопросов своих оставаться лишь со свободным решением сердца? О, ты знал, что

подвиг твой сохранится в книгах, достигнет глубины времен и последних пределов

земли, и понадеялся, что, следуя тебе, и человек останется с богом, не нужда-

ясь в чуде. Но ты не знал, что чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчас от-

вергнет и бога, ибо человек ищет не столько бога, сколько чудес. И так как че-

ловек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе новых чудес, уже соб-

ственных, и поклонится уже знахарскому чуду, бабьему колдовству, хотя бы он

сто раз был бунтовщиком, еретиком и безбожником. Ты не сошел со креста, когда

кричали тебе, издеваясь и дразня тебя:"Сойди со креста и уверуем, что это ты".

Ты не сошел потому, что опять-таки не захотел поработить человека чудом и жаж-

дал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских вос-

торгов невольника пред могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Но и тут ты

судил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданы

бунтовщиками. Озрись и суди, вот прошло пятнадцать веков, поди посмотри на

них: кого ты вознес до себя? Клянусь, человек слабее и ниже создан, чем ты о

нем думал! Может ли, может ли он исполнить то, что и ты? Столь уважая его, ты

поступил, как бы перестав ему сострадать, потому что слишком много от него и

потребовал, - и это кто же, тот, который возлюбил его более самого себя! Ува-

жая его менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо

легче была бы ноша его. Он слаб и подл. Что в том, что он теперь повсеместно

бунтует против нашей власти и гордится, что он бунтует? Это гордость ребенка и

школьника. Это маленькие дети, взбунтовавшиеся в классе и выгнавшие учителя.

Но придет конец и восторгу ребятишек, он будет дорого стоить им. Они ниспро-

вергнут храмы и зальют кровью землю. Но догадаются наконец глупые дети, что

хоть они и бунтовщики, но бунтовщики слабосильные, собственного бунта своего

не выдерживающие. Обливаясь глупыми слезами своими, они сознаются, наконец,

что создавший их бунтовщиками, без сомнения, хотел посмеяться над ними. Скажут

это они в отчаянии, и сказанное ими будет богохульством, от которого они ста-

нут еще несчастнее, ибо природа человеческая не выносит богохульства и в конце

концов сама же всегда и отмстит за него. Итак, неспокойство, смятение и не-

счастие - вот теперешний удел людей после того, как ты столь претерпел за сво-

боду их! Великий пророк твой в видении и в иносказании говорит, что видел всех

участников первого воскресения и что было их из каждого колена по двенадцати

тысяч. Но если было их столько, то были и они как бы не люди, а боги. Они вы-

терпели крест твой, они вытерпели десятки лет голодной и нагой пустыни, пита-

ясь акридами и кореньями, - и уж, конечно, ты можешь с гордостью указать на

этих детей свободы, свободной любви, свободной и великолепной жертвы их во имя

твое. Но вспомни, что их было всего только несколько тысяч, да и то богов, а

остальные? И чем виноваты остальные слабые люди, что не могли вытерпеть того,

что могучие? Чем виновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшных

даров? Да неужто же и впрямь приходил ты лишь к избранным и для избранных? Но

если так, то тут тайна и нам не понять ее. А если тайна, то и мы вправе были

проповедовать тайну и учить их, что не свободное решение сердец их важно и не

любовь, а тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их совести.

Так мы и сделали. Мы исправили подвиг твой и основали его на _чуде, тайне и

авторитете_. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец

их снят, наконец, столь страшный дар, принесший им столько муки. Правы мы бы-

ли, уча и делая так, скажи? Неужели мы не любили человечества, столь смиренно

сознав его бессилие, с любовию облегчив его ношу и разрешив слабосильной при-

роде его хотя бы и грех, но с нашего позволения? К чему же теперь пришел нам

мешать? И что ты молча и проникновенно глядишь на меня кроткими глазами свои-

ми? Рассердись, я не хочу любви твоей, потому что сам не люблю тебя. И что мне

скрывать от тебя? Или я не знаю, с кем говорю? То, что имею сказать тебе, все

тебе уже известно, я читаю это в глазах твоих. И я ли скрою от тебя тайну на-

шу? Может быть, ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: мы не с

тобой, а с _ним_, вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с _ним_, уже во-

семь веков. Ровно восемь веков назад как мы взяли от него то, что ты с негодо-

ванием отверг, тот последний дар, который он предлагал тебе, показав тебе все

царства земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями

земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к пол-

ному окончанию. Но кто виноват? О, дело это до сих пор лишь в начале, но оно

началось. Долго еще ждать завершения его, и еще много выстрадает земля, но мы

достигнем и будем кесарями и тогда уже помыслим о всемирном счастии людей. А

между тем ты бы мог еще и тогда взять меч кесаря. Зачем ты отверг этот послед-

ний дар? Приняв этот третий совет могучего духа, ты восполнил бы все, чего

ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и

каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравей-

ник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение лю-

дей. Всегда человечество в целом своем стремилось устроиться непременно все-

мирно. Много было великих народов с великою историей, но чем выше были эти на-

роды, тем были и несчастнее, ибо сильнее других сознавали потребность всемир-

ности соединения людей. Великие завоеватели, Тимуры и Чингиз-ханы, пролетели

как вихрь по земле, стремясь завоевать вселенную, но и те, хотя и бессозна-

тельно, выразили ту же самую великую потребность человечества ко всемирному и

всеобщему единению. Приняв мир и порфиру кесаря, основал бы всемирное царство

и дал всемирный покой. Ибо кому же владеть людьми как не тем, которые владеют

их совестью и в чьих руках хлебы их. Мы и взяли меч кесаря, а взяв его, конеч-

но, отвергли тебя и пошли за _ним_. О, пройдут еще века бесчинства свободного

ума, их науки и антропофагии, потому что, начав возводить свою Вавилонскую

башню без нас, они кончат антропофагией. Но тогда-то и приползет к нам зверь,

и будет лизать ноги наши, и обрызжет их кровавыми слезами из глаз своих. И мы

сядем на зверя и воздвигнем чашу, и на ней будет написано: "Тайна!" Но тогда

лишь и тогда настанет для людей царство покоя и счастия. Ты гордишься своими

избранниками, но у тебя лишь избранники, а мы успокоим всех. Да и так ли еще:

сколь многие из этих избранников, из могучих, которые могли бы стать избран-

никами, устали, наконец, ожидая тебя, и понесли и еще понесут силы духа своего

и жар сердца своего на иную ниву и кончат тем, что на тебя же и воздвигнут

_свободное_ знамя свое. Но ты сам воздвиг это знамя. У нас же все будут счаст-

ливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе

твоей, повсеместно. О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными,

когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы

будем или солжем? Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов

рабства и смятения доводила их свобода твоя. Свобода, свободный ум и наука за-

ведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами,

что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокор-

ные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и

несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: "Да, вы были правы, вы

одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих".

Получая от нас хлебы, конечно, они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их

же руками добытые, берем у них, чтобы им же раздать, безо всякого чуда, уви-

дят, что не обратили мы камней в хлебы, но воистину более, чем самому хлебу,

рады они будут тому, что получают его из рук наших! Ибо слишком будут помнить,

что прежде, без нас, самые хлебы, добытые ими, обращались в руках их лишь в

камни, а когда они воротились к нам, то самые камни обратились в руках их в

хлебы. Слишком, слишком оценят они, что значит раз навсегда подчиниться! И по-

ка люди не поймут сего, они будут несчастны. Кто более всего способствовал

этому непониманию, скажи? Кто раздробил стадо и рассыпал его по путям неведо-

мым? Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы

дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они

созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо ты вознес их и тем научил

гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что

детское счастье слаще всякого. Они станут робки и станут смотреть на нас и

прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. Они будут дивиться и ужа-

саться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и умны, что могли усмирить

такое буйное тысячемиллионное стадо. Они будут расслабленно трепетать гнева

нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но

столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху,

светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но

в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими

песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и

бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим гре-

шить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего

позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти

грехи, так и быть, возьмем на себя. И возьмем на себя, а нас они будут обо-

жать, как благодетелей, понесших на себе их грехи пред богом. И не будет у них

никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и

любовницами, иметь или не иметь детей - все судя по их послушанию - и они бу-

дут нам покоряться с весельем и радостью. Самые мучительные тайны их совести -

все, все понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению нашему с

радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних

мук решения личного и свободного. И все будут счастливы, все миллионы существ,

кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы

будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч стра-

дальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Тихо умрут они, тихо

угаснут во имя твое и за гробом обрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет и

для их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною. Ибо если б и бы-

ло что на том свете, то уж, конечно, не для таких, как они. Говорят и проро-

чествуют, что ты придешь и вновь победишь, придешь со своими избранниками, со

своими гордыми и могучими, но мы скажем, что они спасли лишь самих себя, а мы

спасли всех. Говорят, что опозорена будет блудница, сидящая на звере и держа-

щая в руках своих _тайну_, что взбунтуются вновь малосильные, что разорвут

порфиру ее и обнажат ее "гадкое" тело. Но я тогда встану и укажу тебе на тыся-

чи миллионов счастливых младенцев, не знавших греха. И мы, взявшие грехи их

для счастья их на себя, мы станем пред тобой и скажем: "Суди нас, если можешь

и смеешь". Знай, что я не боюсь тебя. Знай, что и я был в пустыне, что и я пи-

тался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благосло-

вил людей, и я готовился стать в число избранников твоих, в число могучих и

сильных с жаждой "восполнить число". Но я очнулся и не захотел служить безу-

мию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые _исправили подвиг твой_. Я

ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я

говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяю тебе, завтра же ты

увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится под-

гребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел

нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костер, то это ты. Завт-

ра сожгу тебя. Dixi"

 http://www.edinstwo.mail15.com/84.html